Прилетев в Киев всего на два дня на встречу лауреатов награды Буцериуса, Надира Исаева согласилась побеседовать с ТК о журналистике Северного Кавказа, взаимоотношениях СМИ и силовых структур, а также о свободе слова в России, и в частности в Дагестане.
– Что для вас означает присуждение премии «Свободная пресса Восточной Европы»?
– Когда мне присудили премию Нью-Йоркского комитета защиты журналистов, тоже задавали этот вопрос. Я не знала, что ответить. Да, это признание, но я понимаю, что внимание международного сообщества обусловлено регионом, в котором я работаю, и его трудностями. А так как этот регион – часть Российской Федерации, это означает не только признание газеты и меня как журналиста. Одновременно это означает непризнание Российской Федерации как субъекта, в котором государство может гарантировать безопасную деятельность журналиста. То есть в подобной ситуации премирование журналистов обратно пропорционально уровню гражданских свобод стране.
– Расскажите о «Черновике»: когда возникла газета, кто её учредители?
– Газета возникла в сентябре 2003 года как проект альтернативной группы журналистов, которые считали, что знали, какой должна быть газета. Я пришла в «Черновик» в октябре 2004 года редактором отдела экономики. Тогда был шестимесячный период, в течение которого газета выходила только в электронной версии. Предприятие-учредитель оказалось в сложной финансовой ситуации. В январе 2005-го мы начали функционировать снова в печатной версии.
Лестно говорить о газете, которую возглавляешь, было бы неэтичным. Но так как её успехи на свой счёт не отношу, а считаю их продуктом команды, я скажу. Я считаю, что для дагестанской журналистики «Черновик» – знаковое явление. Я бы сказала – авангардное публицистическое издание. Есть люди, которые уходили работать в администрацию президента. Действующий пресс-секретарь президента – это бывший главный редактор газеты. Заместитель начальника управления при президенте – тоже бывший сотрудник редакции. Я сама работала в администрации президента. Это одна сторона. Другая сторона – то, что около полутора десятка журналистов, работавших в «Черновике», сейчас работают в самых разных изданиях республики. Тематически, в плане контента и влияния на социально-политические процессы, думаю, газета всегда была в авангарде.
– В августе 2008 года в отношении газеты и её сотрудников было возбуждено уголовное дело по обвинению в экстремизме. Дело разрешилось в пользу издания. После этого были какие-то другие судебные иски?
– В августе 2008 года было запущено два уголовных дела. Первое – в отношении главного редактора, второе – ещё четверых сотрудников газеты, которых обвинили в разжигании ненависти к представителям правоохранительных органов. Моё обвинение было «усилено» – ч. 2 ст. 282 предполагает «использование служебного положения». Параллельно с уголовным, Роскомсвязьнадзор инициировал иск о закрытии газеты – опять же за то, что мы нарушали закон об экстремизме.
Сейчас гражданский процесс завершён в нашу пользу, выигран нашими юристами. (О ходе уголовного процесса см. на 1 стр. «ЧК». – Прим. ред.)
– Как сейчас складываются отношения с республиканскими властями? Поступают ли угрозы с их стороны, со стороны криминала, чиновников, других структур?
– Отношения с криминалитетом, который нередко во власти, – это одна сторона функционирования газеты, механизм защиты от которого достаточно налажен. У учредителя есть определённый опыт в этой части. А что касается власти, я думаю, «Черновик» прошёл определённый этап испытаний на прочность, когда он завоевал авторитет. В том числе и авторитет в глазах власти, когда она понимает, что лучше не ссориться со СМИ. Причём такая позиция власти работает и на авторитет самой власти, потому что, когда представители репрессивного крыла госаппарата, обладающие заведомо более сильным силовым потенциалом, судятся и возбуждают дела против журналистов, это дискредитирует весь силовой аппарат и государство в целом. И эту дискредитацию, этот урок, надеюсь, учли. Сейчас, конечно, ситуация получше, сейчас сменилась власть, президент помоложе, поэнергичнее. Он по-другому мыслит, это уже не советское прошлое, это не первый секретарь областного КПСС, это человек из бизнеса, который привёл с собой новую плеяду людей. Конечно же, восприятие прессы здесь абсолютно другое. И один из первых шагов, который он продемонстрировал, – это готовность разговаривать со всеми. Речь идёт о целой палитре политических сил, действующих в регионе, но в том числе и о СМИ.
О Дагестане говорят, что у нас едва ли не самое лучшее положение со свободой прессы в России. Дагестан – такое немонолитное общество, в нём очень много разных политических сил, и вот эта многополярность обуславливает наличие плюрализма, в том числе и в СМИ. Бизнес у нас не настолько влиятельный, у нас нет такого бизнеса, который мог бы давить на СМИ. Силовые структуры, конечно, принимают ситуацию постольку-поскольку. Один из элементов деятельности любого нормального СМИ – критика государственного аппарата, в том числе силовых структур. А вы сами понимаете, силовые структуры – это самая болезненная точка в России.
– А в чём главная проблема свободы слова в Дагестане сейчас?
– Думаю, не хватает профессионализма и жертвенности. Мне кажется, что эти две вещи идут рядом. То есть невозможен профессионализм без жертвенности, а жертвенность без профессионализма.
Что такое журналистика? Это во многом всестороннее развитие, готовность к рутинной работе. Журналист не может влиять на ситуацию, не может критиковать, не вникая в какие-то специфические нюансы описываемых им процессов. Невозможно просто быть оголтелым критиком, критиканом или просто словоблудом. Эмоциональное словоблудие вряд ли влияет на процессы.
– Журналистское образование на низком уровне?
– Образование – это образование. Дело, мне кажется, не в образовании. Образование действительно на низком уровне, но дело в том, что очень долгое время в республике не был востребован профессионал. Он и до сих пор не востребован. У нас такова структура экономики, что мы существуем на дотации из российского бюджета: на 80 % бюджет у нас дотационный. Это обуславливает очень многое, это обуславливает уклад жизни. Главным источником дохода становится бюджет, а бюджет сопряжён с государственной должностью, и все хотят в государственную службу. Государственная служба сопряжена с коррупцией, и здесь нет элементов нормальной конкуренции и мотивации к труду. Естественно, всё население либо ориентировано на государственную службу, либо старается получить какие-то пенсии, пособия, быть инвалидами. И общество начинает паразитировать. Соответственно, снижается качество трудового ресурса. Я думаю, проблему нехватки профессионалов испытывают реально все – бизнес, та же госслужба, мы это чувствуем на себе, в школах – везде эта проблема.
– Насколько общество в Дагестане едино с журналисткой средой? Насколько оно отождествляет проблемы СМИ со своими гражданскими проблемами?
В случаях ущемления свободы слова, нападения на журналистов на акции протеста поднимаются не журналисты?
– С одной стороны, журналистов начали воспринимать как неких правозащитников, которые могут решить все вопросы.
Это происходит из-за отсутствия нормально работающих институтов государственной власти, которые должны защищать гражданские права (суды, милиция, прокуратура, чиновники). Порой бывает спекуляция журналистским ресурсом. На пике наших уголовных преследований нам могли звонить. «Вот мы вам поможем, мы вам такой компромат на прокуратуру сольём, – говорили. – Да, ну какой же?» И они обязательно начинали выливать все свои проблемы, которые они никак не могут решить с прокуратурой. То есть они считали, что это компромат. Какое-то странное представление у нашего населения. А что касается защиты журналистов – не берусь ответить на этот вопрос. Вполне возможно, что да. Мне кажется, что люди просто ждут какой-то организации, то есть существует протестный потенциал, но нет организации.
– Расскажите, как выглядит система СМИ в Дагестане: насколько равномерно представлены СМИ властей, оппозиции? Насколько насыщен медиарынок в целом?
– Я думаю, что Дагестан перенасыщен СМИ. У нас каждое муниципальное образование (а у нас их на маленький 2,5-миллионный Дагестан – 52) считает необходимым иметь свою собственную газету, и даже не газету порой, а целое телевидение, которое миллионы рублей стоит. У нас нет ни одного недотационного муниципального образования, они все на 90 – 95 % живут на дотациях. И вот эти структуры считают для себя нормальным иметь газеты и телеканалы. Есть Бюджетный кодекс Российской Федерации, в котором говорится, что бюджет должен расходоваться исключительно на функции, определённые полномочиями для данного уровня власти. Естественно, ни в каком законе не написано, что муниципальное образование должно иметь свою газету и своё телевидение. Там написано, что муниципальное образование должно иметь свой бюллетень, в котором бы издавало акты нормативного и ненормативного содержания.
Кроме того, есть ещё такая политика, когда каждое министерство считает нормальным иметь свою собственную газету. Если исходить из идеальной ситуации – что министерства расходуют деньги налогоплательщиков, – то, наверное, какой-нибудь москвич не собирался платить за то, чтобы Министерство образования РД издавало газету «Учитель Дагестана», Министерство здравоохранения – газету «Медицина Дагестана», Комитет по малым предпринимательствам – «Бизнес Дагестана». На такую псевдоиздательскую деятельность уходят миллионы рублей. Это один момент.
Я перечислила муниципальные газеты, ведомственные, а есть ещё национальные газеты. Дагестан, вы сказали, многонациональная территория, так вот у нас официально государство является учредителем национальных газет на национальных языках. Ещё прибавим туда республиканский канал РГВК. Его открыли при экс-руководителе госсовета, который понимал, что местный филиал ВГТРК ему не подконтролен, потому что руководящий человек назначен из Москвы. Тогда появился РГВК.
И вот такого маразма в сфере СМИ у нас много.
– Попытки реорганизовать эту систему были?
– Зачем? А как же тогда сотни миллионов умывать из бюджета? Каким образом? Кормушки прикрыть? Попытка реорганизации может быть только в одном случае – если Москва скажет: «Я вас больше финансировать не буду, вы уж тут сами как-нибудь выкручивайтесь». И они тут же с икры с маслом перейдут на хлеб и воду. Моё любимое выражение: «Иногда движение вперёд начинается с удара сзади». И вот этого удара сзади, видимо, не хватает.
– А как с частными СМИ?
– Рынок частных СМИ, с одной стороны, функционирует замечательно, пресса достаточно многообразная. Есть менее тиражные (полутора-, двух-, трёхтысячные газеты) – их 3 – 4, не более. И две тиражные: «Черновик» и «Новое дело». В принципе, для 2,5 миллионов населения Дагестана это неплохая ситуация. Но экономическое положение частных газет ухудшено из-за того, что есть такой ненормальный, искусственный плюрализм газет. Учителей, врачей, госслужащих могут буквально заставлять подписываться на ведомственные издания. Что, естественно, ограничивает возможности подписки наших газет. Это называется создание неконкурентных преимуществ.
– Частных телеканалов много?
– К сожалению, у нас частные телеканалы показывают дебильную, я бы так сказала, музыку местного пошиба. Очень примитивное телевидение. Целые сутки могут крутить какие-то поздравления с фотографиями.
– Тем не менее, если оно существует, значит, оно рентабельно?
– К сожалению, вот это рентабельно.
– По вашему мнению, какая главная задача сейчас стоит перед СМИ в Дагестане? Каким путём они должны пойти в освещении важных политических, национальных, религиозных вопросов?
– Какой трудный вопрос. Будущее журналистики – вообще очень трудный вопрос. В России и, я думаю, у вас здесь тоже. Трудный, потому что есть ощущение некой бесперспективности и массы ограничений, которые диктуют закон, условия, в которых ты живёшь. Ситуация очень непредсказуема, неоднозначна, сложна. Думаю, сейчас назрела ситуация, когда СМИ на Кавказе должны стать дискуссионной площадкой для интеллектуальной элиты, которая обязана говорить о том, как мы будем дальше с вами жить, то есть она должна формировать повестку будущего, программу будущего Кавказа. Это вопрос насущный, к которому никто не подступается.
Мы говорим: «Россия, мы всегда с тобой». Да, мы с тобой, Россия, но мы ж не телёнок у соска коровьего. Не в этом же качестве. Почему-то если мы рассуждаем о будущем Кавказа, то это экстремизм, сепаратизм, но ведь повестка дня-то стоит другая. И чем дальше, тем больше мы теряем, когда уходим от этой повестки дня. Почему-то мы эту повестку будущего Кавказа отдаём обязательно федеральному центру, каким-нибудь общероссийским экспертам, которые мало что смыслят в Кавказе. Они, может быть, смыслят, прочитав из книжек, изучив прессу кавказскую, но они ведь не на Кавказе живут, и не им на Кавказе жить, и не им строить этот Кавказ. Я думаю, что повестка СМИ такая, но СМИ с этой задачей не справляется. И дело не только в СМИ, дело в наличии вот этой смелой интеллектуальной элиты, готовой говорить, достаточно образованной, достаточно современной, не зашоренной каким-то советским идеологическим прошлым. Много таких моментов, которые ограничивают этот интеллектуальный дискурс.
– Какие у вас планы в профессиональном развитии?
– Я всё время думаю, где можно работать, кроме журналистики. У нас такое общество, в котором работать и быть свободным одновременно трудно. Быть свободным – значит не встраиваться ни в какие иерархические вертикали власти, которые, кроме иерархии, ничего не дают – ни мотивацию к труду, ни интеллектуальное развитие – ничего. Представить себе такую работу, помимо журналистики, в республике мне сложно. Госаппарат – не моё. Бизнеса у нас, к сожалению, нет, хотя бизнес – это та среда, которая мне была бы интересна, и в первую очередь, не финансовый сектор, а производственный. Трудно судить о планах. Но всё же где-то за пределами Дагестана я себя не представляю.
– ...и за пределами журналистики?
– Если есть что-то равноценное, дающее такую же степень свободы и самовыражения, постоянного и интенсивного развития, то, возможно, это могла быть наука.
Татьяна Веремчук
Комментариев нет:
Отправить комментарий